3

«Poisonblack» [9]

На следующий день мы с Захлером впервые увидели черную воду.

Мы только что встретились у моего дома и шли к Перл. У пожарного гидранта на той стороне улицы собралась стайка детей. Они взламывали его огромным гаечным ключом, рассчитывая получить некоторое облегчение от удушающей жары разгорающегося дня. Захлер остановился посмотреть — как он делал всегда, когда дети творили что-то более-менее незаконное.

— Глянь-ка!

Он усмехнулся и кивнул на припаркованный дальше по улице автомобиль с откидным верхом. Если в ближайшие десять секунд гидрант извергнет воду, невнимательный водитель рискует основательно промокнуть.

— За своей гитарой следи, — сказал я.

Мы уже отошли от гидранта на двадцать футов, но кто знает, какое давление может быть в нем в жаркий летний день?

— Она же защищена, Мос, — ответил он, но выровнял у себя за спиной футляр с инструментом. Было странно идти на репетицию с пустыми руками, лишь с несколькими гитарными медиаторами в кармане. Пальцы зудели от желания сыграть первые ноты на «Страте».

Мы, типа, опаздывали, но автомобиль был «БМВ», а водитель в костюме, при галстуке и разговаривал по сотовому телефону. Во времена нашего с Захлером детства промокший тип вроде этого давал пожарному гидранту примерно десять тысяч очков. Мы могли позволить себе задержаться на десять секунд.

Однако дети все еще возились с гидрантом, когда автомобиль тронулся.

— Маленькие неумехи, — вздохнул Захлер. — Может, помочь им?

— Уже больше двух.

Я зашагал дальше по улице.

И тут услышал, как крики восторга за спиной сменились криками страха.

Мы резко обернулись. Гидрант во все стороны выплевывал черную воду, покрывая детей клейкой, блестящей пленкой. В воздух поднималась густая темная дымка, в солнечных лучах отсвечивающая всеми цветами радуги, как на пролитом масле. Дети отступили от гидранта, их почерневшая кожа блестела. Пара малышей так и застыла под черным ливнем, громко плача.

— Что за черт? — прошептал Захлер.

Я сделал шаг вперед, но запах — землистый, зловонный, гнилостный — заставил меня остановиться. Темное облако поднималось между домами, взбаламученное, словно дым, и теперь ветер дул в нашу сторону. На мостовой начали возникать маленькие черные пятнышки, все ближе и ближе — как будто пошел внезапный летний дождь. Мы с Захлером попятились, глядя себе под ноги. Капли блестели, словно крошечные черные жемчужины.

Гидрант «кашлянул» еще раз, выплюнув сильную черную струю, и дальше пошла чистая вода. Облако над нами начало рассеиваться, превращаясь на фоне неба в еле заметную темную дымку.

Я опустился на колени, вглядываясь в одну из черных капель. Какое-то время она мерцала, отражая солнечный свет, а потом испарилась прямо у меня на глазах.

— Черт побери, что это было, Мос?

— Не знаю. Может, в трубы просочилось топливо?

Дети настороженно поглядывали на гидрант, опасаясь, видимо, как бы вода снова не почернела, но в то же время страстно желая искупаться. Казалось, маслянистая пленка соскальзывает с их кожи, с шорт и футболок прямо на глазах исчезали темные пятна.

Спустя минуту они уже плескались под струей воды, словно ничего необычного и не произошло.

— Это совсем непохоже на топливо, — сказал Захлер.

— Ага. Скорее всего, просто вода в гидранте застоялась, — ответил я, не желая думать об этом. Эта штука исчезла так быстро, что почти можно было вообразить, будто ее и не было. — Ну, что-то в этом роде. Пошли, мы опаздываем.

Комната Перл выглядела, как будто свалку скрестили со студией звукозаписи, а потом взорвали.

Вдоль стен выстроились картонные коробки из-под яиц, большие, двенадцать на двенадцать; такие обычно скапливаются у задней двери ресторанов. Между долинами коробок поднимались извилистые холмы из них же, изгибаясь, словно звуковые волны, которые они поглощали.

— Эй, у тебя же тут тонна всякого оборудования! — воскликнул Захлер.

Его голос не создавал эха, практически не отражаясь от стен, и звучал не громче, чем у полудохлого кота.

Я не раз говорил Захлеру, что мы могли бы точно таким же образом сделать звуконепроницаемой его комнату, и тогда его родители перестали бы вопить, чтобы мы приглушили звук. Однако нам всегда не хватало мотивации. А может, картонных коробок из-под яиц.

Пол покрывали запасные кабели, светозащитные устройства для выполнения спецэффектов, спагетти электрических соединений, удлинители, в которые были воткнуты дюжины адаптеров, все с этикетками, показывающими, что конкретно тут подключено. В одном конце комнаты возвышались две подставки с электроникой со скрученными кабелями. Модули были расставлены строго по видам: цифровые блоки, черные, без кнопок, блестящие арпеджиаторы, несколько допотопных синтезаторов с аналоговыми шкалами и иглами — словно реквизит старого научно-фантастического фильма, готовый к съемке.

Захлер нервно оглядывался по сторонам, видимо спрашивая себя, не заглушит ли все это оборудование его маленькую дешевую электрогитару. Я же задавался вопросом, зачем Перл, владелица всех этих клавишных инструментов, рисковала угодить под падающую духовку, спасая какую-то старомодную гитару.

— Где же ты спишь? — спросил Захлер.

Кровать была завалена компакт-дисками, кабелями, губными гармониками и маленькими барабанами.

— В основном в комнате для гостей, — с заметной гордостью ответила Перл. — Искусство требует жертв.

Захлер рассмеялся, но одарил меня многозначительным взглядом. Кем-кем, а жертвой Перл не выглядела. Она не показала нам все апартаменты своей матери, но даже увиденное было больше того, чем располагали наши с ним родители, вместе взятые. Стены увешаны картинами, стеклянные витрины полны дорогих безделушек со всего мира. На верхние этажи вела лестница, а в вестибюле внизу мы миновали двоих охранников. Скорее всего, Перл видела Тадж-Махал своими глазами.

Так с какой стати она вообще заинтересовалась этим «Стратом», если явно могла позволить себе купить такой же? Может, она приучила себя хватать все, что падает с неба?

Она явно разозлилась из-за нашего опоздания, словно это было интервью или что-то в этом роде.

Я порылся в дисках на постели, пытаясь понять ее предпочтения. Во что Перл по-настоящему «вдарена» — кроме старых индийских гробниц, пунктуальности и звуконепроницаемости? Диски не дали мне подсказки. На них вручную были написаны названия групп, о которых я никогда не слышал: «Зомби-феникс», «Армия Морганы», «Нервная система»…

— «Нервная система»? — спросил я.

Перл издала стон.

— Это та группа, в которой я была раньше. Чокнутые джульярды [10] … ну, и я.

Я бросил взгляд на Захлера: круто. У Перл не только полно настоящего оборудования, она также знала некоторых настоящих музыкантов. Значит, мы, возможно, не произведем на нее особого впечатления. Виртуозами нас не назовешь — мы начали заниматься только в шестом классе. Возможно, репетиция вообще окончится провалом.

— Вы выступали? — спросил Захлер.

— Да. В основном в их школе. Но у «Системы» не было души. Нет, наверно, она была, но потом взорвалась. Вы собираетесь делом заниматься?

«Стратокастер» успокоил мне нервы.

Гитара свисала с плеча, ее лакированная задняя сторона холодила бедро. Струны были как шесть паутинок, с такой легкой реакцией, какой мои пальцы в жизни не ощущали. Без подключения к электричеству я взял ми-аккорд и с изумлением услышал, что даже падение с третьего этажа не сбило настройку «Страта».

Перл нажала кнопку питания на усилителе Маршалла — огромном старом звере с трубками внутри. (Зачем клавишник имеет под рукой гитарный усилитель? Может, он тоже упал с неба?) Трубки разогревались медленно, шипение, похожее на то, с каким разбивается о берег волна, постепенно усиливалось.